...В аэропорту Солнечный стояла такая жара, что сотрудники организации без устали шутили баянистыми высказываниями о том, что аэропорт весьма соответствует своему названию. Но в Солнечном было не просто солнечно. Там было пекленно, жаренно, и просто невыносименно. Поливальные машины без устали удобряли раскаленный асфальт на лётном поле, чтобы он не дай самолётный бог не расплавился, да и чтобы работники, которым приходилось по нему ходить, не захотели покончить жизнь самоубийством под шасси самолётов.
Жарко было и местному дворнику дяде Кеше, которого все сотрудники аэропорта, и даже управляющий, звали уважительно - Иннокентий Захарович. Терпеливо орудуя своей неизменной метлой с оранжевыми прутьями, дворник медленно продвигался к заветной точке: бабе Глаше с её пирожками. Заветной он считал эту точку по нескольким причинам: там можно было отдохнуть, посплетничать, поесть, ущипнуть Глашу за...хлебо-булочные изделия, но главное - это была середина подметательного пути. Когда Иннокентий Захарыч добрался до бабки, начал он, естественно, как и полагается джентльмену, издалека:
- Ууууф... Жара-то кака адска. Да, Глафира Петровна? - дед остановился, смахнул со лба пот, оперевшись на черенок метлы. - Не дай погибнуть труженнику аэропортного тылу. Напои водицей ключевой, а?
Трудовой день у бабы Глаши как-то не задался. На часах было только начало одиннадцатого утра, а солнце жарило, как в аду, немилосердно выжимая остатки влаги  из натруженного ночным бдением у духовки организма пожилой женщины. Изнуренные жарой и жаждой, ни пассажиры, ни сотрудники аэропорта не стремились покупать так и не успевшие остыть с ночи пирожки, которым в таких условиях грозила неминуемая гибель - и, что самое печальное, намного раньше, чем эти самые пирожки будут обменяны на звонкие монетки и нежно шуршащие бумажки, момент, после которого дальнейшая судьба выпечки уже не особенно волновала их создательницу.  Тем самым бизнес, единственный и не самый надежный источник бабыглашиного пропитания и благополучия, был подорван практически на корню.
В связи со всем этим баба Глаша пребывала несколько не в духе, однако старинного своего приятеля дворника Иннокентия Захарыча встретила не без улыбки, возможно, отчасти благодаря тому, что остановка его деятельности прекратила монотонное шарканье метлы по раскаленному асфальту, немилосердно терзающее изнуренное жарой и недосыпом сознание бабы Глаши. А может быть, потому, что беседы с Иннокентием Захарычем неизменно скрашивали ее рабочий день и обогащали ее большим количеством ценнейшей информации о жизнедеятельности аэропорта.
- А напою, че ж не напоить-то, хорошему человеку ниче не жалко! - довольно добродушно прожурчала баба Глаша, роясь в сумках в поисках термоса с холодным чаем. - Чайку вот не желаешь, Иннокентий Захарыч? Холодненького. А то жарит так, что того, гляди с копыт свалисси, жарища-то какая, мать его так да переэтак...
Захарыч бы сейчас не отказался не только он холодного чая, но и от охлаждённого стеклоочистителя. В общем, от любой жидкости, которую можно было влить в себя. Дядя Кеша со свойственной ему народной благодарностью принял бабкин дар и влил в себя практически одним глотком:
- Ат эть курва старая! - добродушно крякнул Захарыч, утирая загорелой шероховатой ладонью седую щетину усов. - Был бы я помоложее, я б тебе за этот стаканчик отдался прямо на взлётно-посадочной... Переятить тебя через деревянные шасси! - это было высшей степенью благодарности и баба Глаша это знала вот уже лет... Нет, пусть это останется тайной.
- Я у тебя чего спросить-то хотел... - начал было Иннокентий Захарыч, но замялся. Теперь нужно было придумать, чего он хотел спросить, поскольку спросить-то он ничего и не хотел. До сего момента. - Ромка-то, Шварценлях, еврей который, давно ли с новенькой дипломатшей коры мутить? Али енто так? Слухи?
Хитрый взгляд деда буквально впился в баб Глашу. Как это бывает у людей в их возрасте, он сперва придумал, чего спросить, а потом и заинтересовался. А вдруг и права, мутють?
Баба Глаша, признаться, слегка опешила. Будучи обладательницей самой полной и исчерпывающей информации обо всех и обо всем, происходящем в аэропорту, сейчас она вдруг оказалась не в курсе дела! Ромка Шварценгольт - и эта новенькая фифа-дипломатша? Да когда ж он, паразит, успел только?! И как она, баба Глаша, умудрилась такое проглядеть? Вот ведь что жара проклятущая с людьми творит. Однако никак нельзя было ударить в грязь лицом перед Захарычем, поэтому баба Глаша глубокомысленно закивала головой:
- А как жа!.. Последний стыд потерял, кобелина окаянный! Эта, фифа-то, как ее звать, как-то по-мудреному, хрен и выговоришь просто так... Валерия, о как! Вот раньше-то имена были как имена: Машка, Зинка, Танька, Петька, по-людски как-то, душевно, а сейчас - тьфу, хреновина какая-то, язык сломаешь! - неодобрительно поджала губы новоявленная блюстительница чистоты русского языка и снова утерла вспотевший лоб. - Ну так вот, об чем я... Девка-то эта, Валерия, как пришла - так он на ее зенки-то свои блудливые сразу и навострил! А и как тут не навострить, когда на ей юбка - того и гляди треснет, така узка, кофточка - срамота одна, все сиськи, почитай, наружу, да сама на ходулях этих своих ковыляет, задницей туда-сюда мотыляет. Но, Захарыч, скажу тебе честь по чести - девка справная, все при ей, есть на что приятно посмотреть! - неожиданно яркие и зоркие для такого возраста зеленовато-серые неопредленного оттенка глаза бабы Глаши озорно подмигнули из морщин дяде Кеше. - Да а то и пошшупать! - откровенно захихикала она и тут же посерьезнела: - А тока нравная она дюже, так шо не светит Ромке ни хрена! Пирожком-то угостить тебя? - пропадающий товар да и усилий было жалко, а со старинного приятеля баба Глаша никогда денег не брала: блюла своеобразный неписанный товарищеский кодекс сотрудников аэропорта, существовавший, в общем, большей частью исключительно в ее голове.